Неточные совпадения
Впопад ли я ответила —
Не знаю… Мука смертная
Под сердце подошла…
Очнулась я, молодчики,
В
богатой, светлой горнице.
Под пологом лежу;
Против меня — кормилица,
Нарядная, в кокошнике,
С ребеночком сидит:
«Чье дитятко, красавица?»
— Твое! — Поцаловала я
Рожоное
дитя…
Напившись чаю у того самого
богатого мужика-хозяина, у которого останавливался Левин в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о
детях и со стариком о графе Вронском, которого тот очень хвалил, Дарья Александровна в 10 часов поехала дальше.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца,
богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена,
дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из
богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали
дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Я хочу быть
богатым, но не для того, чтоб народить
детей и оставить им наследство — миллионы.
— Черт знает как это все, — пробормотал Дронов, крепко поглаживая выцветшие рыжие волосы на черепе. — Помню — нянька рассказывала жития разных преподобных отшельниц, великомучениц, они уходили из
богатых семей, от любимых мужей,
детей, потом римляне мучили их, травили зверями…
— Послушайте, — повторил он расстановисто, почти шепотом, — я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что значит бедный мужик, что
богатый; не знаю, что значит четверть ржи или овса, что она стоит, в каком месяце и что сеют и жнут, как и когда продают; не знаю, богат ли я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий — я ничего не знаю! — заключил он с унынием, выпустив борты вицмундира и отступая от Ивана Матвеевича, — следовательно, говорите и советуйте мне, как
ребенку…
А чтоб там квартиры на Литейной, ковры да жениться на
богатой,
детей в знать выводить — прошло времечко!
Лиза,
дети, работа, о, как мы мечтали обо всем этом с нею, здесь мечтали, вот тут, в этих комнатах, и что же? я в то же время думал об Ахмаковой, не любя этой особы вовсе, и о возможности светского,
богатого брака!
Смотрите вы на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но
богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще
ребенком сюда и шептало...
Отец его,
богатый помещик южных губерний, умер, когда он был еще
ребенком.
— Положим, в
богатом семействе есть сын и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям; дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители. У него является
ребенок… Как посмотрят на это отец и мать?
Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни
богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как
дети Божии и наступит настоящее царство Христово».
Дальше,
дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно,
дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана,
дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я старуха. Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он бедный, а я
богатая, дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою...
Поместья были, однако ж, не очень велики, всего душ тысячи две с половиною, а
детей на деревенском досуге явилось много, человек 8; наш Рахметов был предпоследний, моложе его была одна сестра; потому наш Рахметов был уже человек не с
богатым наследством: он получил около 400 душ да 7 000 десятин земли.
И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных делах, да как вы помешаете девятилетнему
ребенку выболтать вам все, если не запугаете его? на пятом слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь
дети начинают без приступа, прямо с сущности дела; и в перемежку с другими объяснениями всяких других семейных дел учитель слышал такие начала речей: «А у сестрицы жених-то
богатый!
Дитя,
Спасать тебя? Любовь твоя — спасенье
Изгнаннику. На солнечном восходе
Мизгирь тебя супругою покажет,
И царский гнев правдивый укротится,
И, милостью
богатый, Берендей
Младой чете свою окажет ласку.
— Сказывали, будто на днях из Ростова помещика ждут.
Богатый, сколько лет предводителем служил. С тем будто и едет, чтоб беспременно жениться. Вдовец он, — с
детьми, вишь, сладить не может.
Правда, что природа, лелеявшая детство Багрова, была
богаче и светом, и теплом, и разнообразием содержания, нежели бедная природа нашего серого захолустья, но ведь для того, чтобы и
богатая природа осияла душу
ребенка своим светом, необходимо, чтоб с самых ранних лет создалось то стихийное общение, которое, захватив человека в колыбели, наполняет все его существо и проходит потом через всю его жизнь.
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был одним из взысканных фортуною и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много
детей — сын и девять дочерей, то отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился на степень дворянина средней руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею
богатое приданое.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от
детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего
ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то
богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
Да и ты, молодец, говорю, ты подумай-ко: по себе ли ты березу ломишь?» Дедушко-то наш о ту пору
богач был, дети-то еще не выделены, четыре дома у него, у него и деньги, и в чести он, незадолго перед этим ему дали шляпу с позументом да мундир за то, что он девять лет бессменно старшиной в цехе сидел, — гордый он был тогда!
Он окончательно заболел скупостью и потерял стыд: стал ходить по старым знакомым, бывшим сослуживцам своим в ремесленной управе, по
богатым купцам и, жалуясь, что разорен
детьми, выпрашивал у них денег на бедность.
Ребенок родился в
богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного
ребенка, испытывающего непривычное горе.
Как?» — «В Екшайске (городишко такой там есть, всего в двадцати верстах, и не наш уезд), Трепалов там купец есть, бородач и
богач, живет со старухой женой, и вместо
детей одни канарейки.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным
ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень
богатых русских помещиков.
Парасковья Ивановна была почтенная старушка раскольничьего склада, очень строгая и домовитая.
Детей у них не было, и старики жили как-то особенно дружно, точно сироты, что иногда бывает с бездетными парами. Высокая и плотная, Парасковья Ивановна сохранилась не по годам и держалась в сторонке от жен других заводских служащих. Она была из
богатой купеческой семьи с Мурмоса и крепко держалась своей старой веры.
Лука Никонович был женат, по приказанию родительскому, на
богатой девушке, которой он не любил и с которою в жизни не нашел никакого утешения; но сестру свою, Ульяну Никоновну, он выдал замуж за мирового посредника Звягина по взаимной склонности и жил с зятем в большой дружбе, любил сестру, разделился с нею по-братски, крестил ее
детей и заботился поокруглить и расширить небольшой наследственный зятнин участок.
— Оно, — говорит, — это так и надлежит, чтобы это мучение на мне кончилось, чем еще другому достанется, потому что я, — говорит, — хорошего рода и настоящее воспитание получил, так что даже я еще самым маленьким по-французски богу молился, но я был немилостивый и людей мучил, в карты своих крепостных проигрывал; матерей с
детьми разлучал; жену за себя
богатую взял и со света ее сжил, и, наконец, будучи во всем сам виноват, еще на бога возроптал: зачем у меня такой характер?
Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной форме и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении
детей на казенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о новом способе покорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать дома, что он был у князя.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя,
дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их
детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в
богатых одеждах, на
богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
— Тела у тебя, Сенька, девять пуд, а череп вовсе пуст! Ну, угощай от избытка, ты
богатый, я — бедный! Брат мой, в отца место, скоро тебя кондрашка пришибёт, а я встану опекуном к твоим
детям, в город их отправлю, в трубочисты отдам, а денежки ихние проиграю, пропью!
— Ах, батюшка! да фамилья-то моя, пожалуй что, и Ежевикин, да что в том толку? Вот уже девятый год без места сижу — так и живу себе, по законам природы. А детей-то, детей-то у меня, просто семейство Холмских! Точно как по пословице: у
богатого — телята, а у бедного — ребята…
Богатства неслыханные, красота неувядаемая, женихи изящные,
богатые, знатные, все князья и генеральские
дети, сохранившие для нее свои сердца в девственной чистоте и умирающие у ног ее от беспредельной любви, и наконец он — он, идеал красоты, совмещающий в себе всевозможные совершенства, страстный и любящий, художник, поэт, генеральский сын — все вместе или поочередно, все это начинало ей представляться не только во сне, но даже почти и наяву.
Внутри ограды монастырской, посреди толпящегося народа, мелькали высокие шапки бояр русских; именитые гости московские с женами и
детьми своими переходили из храма в храм, служили молебны, сыпали золотом и многоценными вкладами умножали
богатую казну монастырскую.
Аксюша. Братец, не сочтите меня за обманщицу, за бедную родственницу-попрошайку! Братец, мы жили с маменькой очень бедно; я была
ребенком, но я ни разу не поклонилась, ни разу не протянула руки
богатым родственникам; я работала. Теперь, братец, только вас одного я прошу, и то ночью, благо не видно стыда на щеках моих: братец, вы богаты, одиноки, дайте мне счастье, дайте мне жизнь. (Становится на колени.)
Несчастливцев. Ну, если
богатая помещица отказывает бедной девушке в приданом, так не откажет бедный артист. (Аксюше.) Поди сюда,
дитя мое!
Несчастливцев. Тем лучше,
дитя мое; тем больше чести для тебя. Ты брось, оттолкни с презрением золото
богача и полюби бедного артиста. Решайся,
дитя мое!
Теперь Егорушка все принимал за чистую монету и верил каждому слову, впоследствии же ему казалось странным, что человек, изъездивший на своем веку всю Россию, видевший и знавший многое, человек, у которого сгорели жена и
дети, обесценивал свою
богатую жизнь до того, что всякий раз, сидя у костра, или молчал, или же говорил о том, чего не было.
Сидела она согнувшись, и сквозь открытое полотнище
богатой палатки предводителя ей был виден город, где она впервые испытала сладостную дрожь зачатия и мучительные судороги рождения
ребенка, который теперь хочет разрушать.
Нет, он не понимал: политику делают в Риме министры и
богатые люди для того, чтобы увеличить налоги на бедных людей. А его
дети — рабочие, они живут в Америке и были славными парнями — зачем им делать политику?
— Врёшь! — гордо сказал Илья. — Врёшь ты, — ни в чём я не виню тебя. Я знаю — для нашего брата чистых да безгрешных женщин не приготовлено… нам они дороги. На них ведь жениться надо: они
детей родят… Чистое — всё для
богатых… а нам — огрызочки, нам — ососочки, нам — заплёванное да захватанное.
Он почти не играл, но любил говорить о том, в какие игры играют
дети во дворах у
богатых людей и в городском саду.
— Мы с мужем люди небогатые, но образованные. Я училась в прогимназии, а он в кадетском корпусе, хотя и не кончил… Но мы хотим быть
богатыми и будем…
Детей у нас нет, а
дети — это самый главный расход. Я сама стряпаю, сама хожу на базар, а для чёрной работы нанимаю девочку за полтора рубля в месяц и чтобы она жила дома. Вы знаете, сколько я делаю экономии?
Ни сада, ни театра, ни порядочного оркестра; городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками, так что журналы и новые книги по месяцам лежали неразрезанными;
богатые и интеллигентные спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами,
детей держали в отвратительно грязных помещениях, называемых детскими, а слуги, даже старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями.
Вот Ларион дубеченский тоже
богатый, а небось лубки в вашем лесу дерет не хуже бедного; и сам ругатель, и
дети ругатели, а как выпьет лишнее, чкнется носом в лужу и спит.
Цветов было много, и они так смешно спорили. Полевые цветочки были такие скромные — как ландыши, фиалки, незабудки, колокольчики, васильки, полевая гвоздика; а цветы, выращенные в оранжереях, немного важничали — розы, тюльпаны, лилии, нарциссы, левкои, точно разодетые по-праздничному
богатые дети. Аленушка больше любила скромные полевые цветочки, из которых делала букеты и плела веночки. Какие все они славные!
Наташа. Там, говорят, поскорее нужно составить общество для помощи погорельцам. Что ж? Прекрасная мысль. Вообще нужно помогать бедным людям, это обязанность
богатых. Бобик и Софочка спят себе, спят как ни в чем не бывало. У нас так много народу везде, куда ни пойдешь, полон дом. Теперь в городе инфлюэнца, боюсь, как бы не захватили
дети.
Раз госпожа и крестьянка с грудным младенцем на руках подошли вместе; но первая с надменным видом оттолкнула последнюю и ушибенный
ребенок громко закричал; — «не мудрено, что завтра, — подумал Вадим, — эта
богатая женщина будет издыхать на виселице, тогда как бедная, хлопая в ладоши, станет указывать на нее
детям своим»; — и отвернувшись он хотел идти прочь.